Ведро

Он сидит на перевёрнутом ведре в углу комнаты, которая невелика. Он сидит в углу на ведре, которое дыряво, и знает – ведро есть всё его богатство, это то, ради чего он сейчас не спит. Он не спит, он наблюдает за теми, кому завидно то, что он обладает тем, чего нет у них. Они не очень хотят иметь ведро – они хотят, чтобы он не имел ведра. Он сидит на ведре – глаза его красны. Они собрались вокруг, лениво ругаясь. Знают они, что он не хочет отдавать ведра, и потому хотят иметь то ведро. Он же чувствует, что вся его личность, вся жизнь, его ощущение своей неповторимости, индивидуальности и единственности – всё это в ведре. Конечно же, не думает он о том, что всё это действительно в ведре – он достаточно сохранил ещё ясность мышления и где-то, может быть, здравый смысл. Он ещё догадывается, что глупа эта конфронтация на почве ведра, которое дыряво, в комнате, которая невелика. Но он понимает, что ведро – единственное, что его отличает от остальных – то, чего нет у остальных. Они уже не люди – мысль, бьющаяся в его мозгу, несложна, но уже с трудом он её формулирует, и не мог бы произнести эти слова: "Они уже не люди". Скорее чувствует, а не думает он, что они не люди, и допускает свою почти идентичность.

ПОЧТИ – это его личность, его душа, рассудок, бог, его единственное то, что отделяет сознание от спокойно-животной темноты безумия. Не сумасшествия, нет – безумия, состояния без ума, мыслей, без возможности оценивать объективно окружающий мир: комнату, которая невелика, голых существ, отличающихся от людей лишь отсутствием сознания, животных людей, как назвал бы он их, если бы ещё мог что-либо назвать. Он ощущает холодный цинк ведра ягодицами, и то, что он не избегает этого неприятного ощущения холода, позволяет ему считать себя (вернее, чувствовать, ведь он уже не может считать даже до одного) существом разумным, не далеко ушедшим от человека.

Его ПОЧТИ – это ведро, нечто, что может иметь своим богом, своей ниточкой, ведущей из болота безумия, которое уже не так уж и страшит его. Он знает, что болото это чудовищно, но уже не знает – почему. Он не знает, что это такое – ведро, и предназначение ведра сего видится ему в том, чтобы не позволить сидящему на нём стать животным. Почему-то он уверен, что животным стать не надо, надо стараться остаться на том уровне, где он есть. Те, кто вокруг, они без ведра, презрительно видит он, они животные. Их стремления ограничены едой, питьём, сном, отправлением естественных потребностей в углу комнаты, в котором Дыра, а также тем, что они делают иногда, разделившись на пары. В эти моменты он сдвигается на самый краешек ведра и смотрит на них. Почему-то он чувствует, что должен покинуть ведро, и идти к ним. Но он пересиливает себя и остаётся на ведре – зачем идти к ним, ведь он потеряет ведро и станет, как они. Они его не любят – пищу он поедает, сидя на ведре, а они – на полу. Пища является как-то необычно, смутно кажется ему, но они знают, что так оно и должно быть. Питьё для него тоже не проблема – на ведре или на полу – неважно, сидящий поднимает голову и открывает рот, принимая в себя струю питья СВЕРХУ. Они закрывают глаза, поднимая голову – вверх смотреть нельзя. Он смотрит и видит, что сверху дырочки, а из них появляется питьё. Смутное чувство, что это странно, ещё теплится в нём.

Иногда он встаёт, берёт ведро в руки и идёт к Дыре. Они рычат, орут, но не трогают его – он другой, и они его боятся. Он ставит ведро перед Дырой, садится над Дырой и справляет нужду. Они кричат и кидают в него пищу, но он ничего им не отвечает. Затем, возвращаясь на место, он опять усаживается на ведро. Он спит, придвинув ведро к стене и опершись спиной на стену – они кричат, ведь стены касаться нельзя. Они бегают по комнате, когда пищи много, и ползают, когда мало. Они делятся на пары и делают то, что ему нравится. Он сдвигается на краешек ведра и смотрит. Они кричат на него и хотят, чтобы он был без ведра. Ведро – это он, без ведра – он уже не он, а они. Одни спят, другие едят, некоторые пьют, одни делают то, что делают в паре, другие справляют нужду, некоторые ползают, а когда много пищи – бегают. Он тоже иногда ходит, бегает, но в руках его – ведро. Это его сущность, слепок души, индивидуальность. Он не знает этих слов, но чувствует, что это так. Он вообще уже не помнит слов.

Один из них умер и лежит у Дыры. Они кричат и пинают его ногами, чтобы встал. Тот не встает. Медленно, напряжённо, они постигают то, что произошло – долго, долго не встаёт один из них. Всегда не стаёт. ВСЕГДА лежит. Они поворачиваются к нему, кто на ведре. Он берёт ведро, подходит к трупу. Пытается он знаками показать им, как определить, жив ли тот. Они, как ему кажется, не понимают. Он указывает на Дыру и устало уходит. С ведром. Это они поняли – тащат труп и запихивают в Дыру. Тот не лезет. Они кричат и рычат. В конце концов, редко случалось, чтобы они сами пропихнули труп в Дыру. Он с ведром в руках подходит к Дыре – они отходят, давая ему возможность сделать это. Труп они, конечно, запихнули ногами вперёд – застряли руки, торчащие в стороны. Он презрительно указывает им на труп и делает движение, вытаскивающее его из Дыры. Отходит. Они кивают и, радостно крича, принимаются вытаскивать уже холодеющий труп за волосы на всём теле, выдирая клоки. Он не выдерживает, стучит ведром в пол и орёт. Они испуганно притихают и смотрят на него. В Дыру! – указывает он пальцем. Они, притихшие, пихают старика опять вперёд ногами. Он берёт ведро и отталкивает их. В одиночку он переворачивает труп головой вниз и располагает так, чтобы плечи по диагонали входили в прямоугольную Дыру. Отходит. Они радостно визжат, начинают пихать старика в Дыру. Наконец труп исчезает. Они мгновенно затихают и полными ужаса глазами смотрят на Дыру. Он, вспотевший от усилий, сидит на ведре и зевает. Потом засыпает, прислонившись к стене.

Во сне он видит картины, которых давно не в состоянии понять – домик посреди леса, ручей, солнце, куцыми лучиками светящее сквозь листву, собаку, родителей, которые ГОВОРЯТ. Он просыпается, зная, что он, хотя и не в состоянии понять своих снов, всё-таки чувствует их значимость, а те, кто на полу – не знают даже, чем сон отличается от действительности. Он всегда просыпается. Всегда. Спит, а потом просыпается. Однажды он спал долго. Очень долго. Два трупа лежали у Дыры, ещё один был воткнут в Дыру. В углу была целая куча испражнений. Они смутно понимали, что он спит слишком долго.

Несколько детей не знали, что он когда-то не спал, сколько они помнили – он всегда лежал у ведра; к нему неприятно было подходить, поскольку рядом с ним был неприятный запах. Один из тех, кто смутно сознавал, что он должен что-то сделать, рискнул подойти к нему. Осторожно прикоснулся к его плечу – оно было холодно, кожа от прикосновения лопнула, обнажив красное – смельчак отпрыгнул. Он УМЕР! Как те, кто у Дыры! Он уже не сможет отправить их в Дыру. Он МЁРТВ! Смельчак встал и властно крикнул. Все замолчали и посмотрели на него. Даже те, кто лежал вдвоём, перестали и посмотрели на него. Те, кто сидел у кучи в углу, посмотрели на него. ВСЕ смотрели на того, кто крикнул так, как кричал тот, кто на ведре. Он крикнул так, как кричал лишь тот, кто сейчас ещё спит. Удостоверившись, что все смотрят на него, он пнул тело, и оно упало на пол с глухим стуком. Все закричали, но он крикнул также, но чуть тише. Тут же все замолкли.

ОН ВЗЯЛ ВЕДРО, ПОДОШЁЛ К ДЫРЕ И УКАЗАЛ НА ТРУП, ТОРЧАЩИЙ ИЗ НЕЁ. Он поставил ведро и СЕЛ НА НЕГО. Глаза смотрящих на него были полны ужаса. Он был на ведре! Один из них – на ведре. Он чувствовал, что его ягодицам холодно, и ему неудобно – он развёл ноги и уселся поудобней. Он снова указал на Дыру – он был ребёнком, когда это проделывал тот, кто сейчас лежал без ведра, на полу. И они поняли. Они встали и запихнули труп в Дыру. Тот застрял. Он презрительно усмехнулся, взял ведро и подошёл к Дыре. Они отошли в сторону. Он пнул труп, ударом ноги повернув его так, что тот вошёл в Дыру. Он отошёл к стене, сел на ведро и, опершись на стену, указал на следующий труп.

13 января 1997